Пограничный легион [сборник] - Зейн Грей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Пирса так дрожал подбородок, что он не мог вымолвить ни слова. Он слишком поздно понял, что зашел чересчур далеко.
— Она встречается с каким-то мужчиной… там… за хижиной… у своего окна, — выдавил он наконец. — Они целыми часами шепчутся. Я следил за ними, сам все видел и слышал. Я бы тебе раньше сказал, да только хотел узнать, кто он. А теперь знаю!.. Я своими глазами видел, как он влезал и вылезал из окошка…
Келлз всем телом рванулся вперед. Его кольт сверкнул сразу синим, красным и белым огнем. Пирс качнулся, как подпиленное дерево, и повалился навзничь. Глаза его застыли, он был мертв. Вожак бандитов стоял над ним с еще дымящимся револьвером.
— Господи, Джек! — прохрипел Оливер. — Ты же обещал, что пальбы не будет… а сам убил его… Теперь ты сам себя обманул! Можешь убить меня, только я все равно скажу тебе: Пирс-то правду говорил.
Краску гнева с лица Келлза как рукой сняло, он снова стал мертвенно бледен. Молча смотрел он на Оливера. А тот с чувством продолжал:
— Ты обманул и самого себя и всех нас. Чего теперь стоит твое слово? Ты что ж, воображаешь, что банда так все и проглотит?.. Вот лежит Пирс… Это ты его убил. А за что? Он поверил твоему слову, хотел открыть тебе глаза. А ты его убил… Если б я знал, что он хотел сказать, я все тебе сейчас выложил бы, сколько ты не размахивай кольтом. Да жаль, я ничего не знаю. Только Пирс не врал, это точно!.. Давай, спроси у самой девчонки… А что до меня, так я по горло сыт твоим Легионом — да и тобой тоже.
Ты конченый человек, Келлз, ты совсем потерял голову — твоя девка тебя сломала.
Оливер говорил с суровым достоинством. Потом замолчал и вышел из хижины. Горячие слова бандита потрясли Келлза, однако ни в каком смысле его не обескуражили.
— Джоун, — живо обратился он к девушке, — ты слышала, что сказал Пирс; он тебя оболгал, и мне пришлось его убить. Он намекал… что за подлый пес! Сразу видно, он никогда не знал порядочной женщины! Он лгал! И вот он лежит — мертвый! Я ни о чем не жалею… Уйди от меня хоть сотня легионов!
— Но… но ведь тут… не все… ложь, — медленно, запинаясь на каждом слове, проговорила Джоун. Что-то куда более сильное, чем ее женская хитрость, заставило ее произнести эти слова. Она не могла больше обманывать Келлза даже ценой собственной жизни.
— Что-о?! — проревел Келлз.
— Пирс сказал правду. Только в комнату ко мне никто не влезал. Тут он солгал. Окошко совсем маленькое, в него никому не пролезть… А разговаривать… да, разговаривала… с одним человеком…
Келлз облизал пересохшие губы.
— С кем?
— Этого я не скажу.
— С кем? Я его прикончу!
— Нет, нет. Я ни за что не скажу. Я не допущу, чтобы из-за меня вы убили еще одного человека.
— Я заставлю тебя сказать, выжму из твоей глотки!
— Нет, нет. Это бесполезно. Ни угрозы, ни боль не заставят меня его назвать.
Келлз был ошеломлен.
— Разговаривала! Целыми часами! В темноте! Но зачем же, Джоун? К чему было так рисковать?
Джоун только покачала головой.
— Тебе было тут плохо? Одиноко? Может быть, тебя заметил днем кто из рудокопов, а потом стал приходить вечерами в темноте? Все получилось случайно? Да? Ну говори же!
— Я ничего не скажу, не хочу, чтобы вы пролили еще больше крови.
— Значит, заботитесь обо мне? — насмешливо спросил Келлз. Кровь бросилась ему в лицо, руки беспокойно задвигались, и он всем телом подался к Джоун. — А может, он тебе уж очень по душе пришелся, и ты не хочешь видеть, как я его пристрелю? А ты… ты часто с ним разговаривала?
Джоун почувствовала, что слабеет, что не в силах противостоять его страсти, его воле, и, безуспешно борясь с собой, сама того не желая, ответила:
— Да, часто.
Ее слова выпустили на свободу нечто большее, чем гнев или страсть. Келлза охватила жгучая ревность, тут же превратившая его в настоящее исчадие ада.
— Так, значит, ты просовывала в окно руки… и вы там в темноте целовались? — воскликнул Келлз, и губы у него задергались.
Джоун так боялась этого вопроса, так напряженно думала, так старалась удержаться, не выдать себя с головой, чтобы Келлз обо всем догадался, все понял. Джоун и вовсе потеряла над собой контроль. Смерть Пирса совсем ее подкосила. У нее уже больше не оставалось сил держать язык за зубами; и теперь довольно было бы одного лишь намека… а страстный напор Келлза ее просто гипнотизировал.
— Да, — прошептала она безвольно.
Келлз, видимо, подавил новую вспышку ярости.
— Все ясно, — мрачно заявил он. — Но я еще раз поступлю с вами прилично. Я сделаю вас своей женой.
И обернувшись к бандитам, сказал:
— Бликки, там, в поселке, есть священник. Сбегай, притащи его сюда, не пойдет — сунь ему под нос кольт.
Бликки бросился к двери, и вскоре его топот замер вдали.
— Вы не можете заставить меня выйти за вас, — сказала Джоун. — Я… я ни слова не скажу.
— Это твое дело. Я не собираюсь тебя уговаривать да ублажать, — ответил Келлз. — Будешь молчать — последую примеру Гулдена… Помнишь, как он обходится с бабами? Пещера и веревка!
Ноги у Джоун подкосились, она рухнула на кучу одеял. И тут позади Келлза она увидела Джима Клива. Из последних сил она бросила ему молящий взгляд, предостерегая его, умоляя ни во что не вмешиваться, ни в коем случае не делать того, на что он вот-вот готов был пойти. Джим поймал ее взгляд и повиновался. Но в ответ глаза его сказали Джоун, что, несмотря на всю безнадежность их положения, Келлз никогда не приведет свою угрозу в исполнение.
— Ребята, — обратился Келлз к безмолвствующим бандитам, — помогите мне с этим делом. А потом — поступайте, как хотите. Я буду с вами заодно. Хотите — останемся здесь, хотите — пойдем грабить поселок; можно на Бэннокской дороге взять почтовую карету с золотом. Все, что угодно, лишь бы добыча была побольше. А потом — в путь, на границу.
Он стал шагать взад-вперед по хижине. Бадд и Смит вышли вон, Бейт Вуд сунул руку в карман за трубкой и табаком. Клив сел и облокотился на стол. На мертвого никто не обращал внимания. Какой зловещий знак! Вот они, нечеловеческие нравы пограничной банды! В потолок смотрит застывшее лицо Пирса, здесь витает дух убийства, здесь правит бал смерть, а Келлз, глазом не моргнув, посылает за священником, чтобы обвенчаться с женщиной, которую любит безответной любовью.
Прошло минут пятнадцать. Джоун они показались бесконечно долгими. Наконец послышались чьи-то шаги, голоса — вернулся Бликки.
Он вошел, грубо подталкивая тщедушного мужчину, которого крепко держал за локоть. Лицо вновь прибывшего разительно отличалось от лица Бликки. Одежда без слов говорила о его профессии. Он был очень взволнован и озадачен, но нисколько не напуган.